«Пришлось немного «повоевать»…

Воспоминания ветерана Великой Отечественной войны Анатолия Ивановича Герасимова

Родился я в деревне, в крестьянской семье 21 декабря 1930 г. (в день рождения И.В.Сталина), и было это на северо-востоке Рязанской области, в красивой лесисто-озерной местности, издавна называемой Мещерским краем. В семье было еще две старших сестры.
В 1941 году я окончил 3-й класс начальной школы и находился на каникулах, мне шел 11-й год. Я помогал матери вести домашнее хозяйство (отец был служащим), иногда она брала меня на колхозные работы, если выполняла индивидуальный подряд.

Электричества у нас не было, и отсутствовала радиотрансляция. Поэтому о нападении Германии на СССР жители деревни узнали так. 22-го июня бригадиры стали вечером обходить дома и приглашать всех собраться у правления колхоза. Приехавший из райцентра (райцентр находился от нас на расстоянии 15 км) посланец рассказал о вероломстве немцев, которые внезапно напали на наши немногочисленные пограничные войска, несмотря на действующий мирный договор с Германией, разбили наши части и продвигаются вглубь Советской территории. При этом ни на один из вопросов он отвечать не стал, но предупредил мужчин в возрасте до 36 лет быть готовыми к мобилизации в ближайшие дни, добавив, что Красная Армия всех сильней и под руководством мудрого И.В.Сталина и наркома обороны СССР маршала К.Е.Ворошилова враг быстро будет разбит. Я, как и все мои сверстники и одноклассники, пришедшие к правлению, будучи патриотически настроенными, даже обрадовались, что разразилась наконец-то война, и начали бурно обсуждать предстоящий ее ход, и как лихо красноармейцы из винтовок и пулеметов станут расстреливать в боях фашистов.

Вспомнили неоднократно прочитанные в газетах высказывания наших вождей: «Непобедимая Красная Армия станет бить врагов только на их территории», «Чужой земли нам не нужно ни пяди, но и своей вершка ни отдадим», «На удар врага ответим тройным сокрушительным ударом» и др. Но взрослые люди сразу настроились тревожно, вспомнив недавнюю войну с маленькой Финляндией и наши очень большие потери. Они же и задавались вопросом: «Почему соответствующие службы СССР заранее не провели разведку и не доложили И.В.Сталину о сконцентрировавшихся по всей западной границе немецких войсках?» В результате страна оказалась неподготовленной к началу войны. Позднее стало известно, что разведка неоднократно докладывала вождю о сосредоточении фашистских войск у границы и даже называла дату начала войны – 4 часа 22 июня. Этот срок называли и заграничные перебежчики к нам, а также разведчик Рихард Зорге, работавший в Японии. Даже посол Германии в СССР фон дер Шуленбург, готовя имущество посольства к вывозу в Германию и будучи воспитанным в духе германо-русской дружбы (его предки с 1786 года находились на русской службе), пригласил в мае 1941 года на встречу в резиденции посольства нашего посла в Германии В.Г.Деканозова и рассказал, что на днях был на аудиенции у Гитлера и потому точно знает, что Германия готовится напасть на СССР. Но Сталин не поверил этим сведениям, как и всем прежним. Он верил лишь договоренности с Германией о ненападении и не давал команд подводить наши войска к границе, чтобы не «провоцировать» немцев.

В колхозе же события развивались далее так. По несколько человек из каждой бригады попросили прийти 23 июня к 11.00 в деревню, где располагался сельский совет и около которого на столбе висел большой рупор громкоговорителя, подключенный к специальной проводной сети из райцентра. Я тоже пошел узнать новости. В указанное время объявили, что сейчас будет передано важное правительственное сообщение, которое озвучит нарком иностранных дел. В.М.Молотов. Он сообщил о нападении Германии на СССР, об оказании сопротивления Красной Армией превосходящим и хорошо подготовившимся войскам врага, однако признал отступление нашей армии и захват немцами уже существенной части приграничной территории. (Как позднее стало известно, передавали эту речь в записи, а сделана она была накануне). Закончил он речь словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Все хотели бы услышать слова И.В.Сталина и удивлялись его молчанию. Через 15 лет написали, что в начале войны он очень растерялся, уехал из Кремля на «ближнюю дачу» и почти 10 дней никого не принимал, не руководил действиями войск и реорганизацией народного хозяйства. Поэтому и пришлось выступить Молотову. И только 3 июля страна слышала голос Сталина, изложившего сложную обстановку на фронтах и призвавшего перестроить жизнь и экономику на военный лад. Однако он не сказал о причинах нашей неподготовленности к войне и не назвал виновных в этом.

Мужчин почти всех в возрасте до 40 лет призвали в армию к началу июля, и деревня сильно обезлюдела. Стали приходить и «похоронки». Выразить свое соболезнование плачущим родственникам приходили почти все сельчане. Затем похоронки стали обычным явлением в течение 4 лет, и смерть начали воспринимать как закономерное и неизбежное зло войны.

В первые ее месяцы забрали на фронт 70% колхозных самых крепких лошадей. Поэтому стали приучать тянуть повозки, плуги бороны колхозных быков и коров. Личные же огородные участки пришлось перекапывать лопатами или запрягать в плуг собственную корову. Мы же кормилицу свою всячески оберегали и потому при перекопе и посадке картошки на нашем огороде в плуг и соху впрягались мать, сестры и я. Тогда же родилась и частушка с окончанием: «Я и баба и мужик, Я и лошадь, я и бык». И хотя отцу шел 45-й год, однако и его в 1942 году призвали в армию.

В конце июля 1941 года всем родителям объявили, что по указанию руководства района школьники в возрасте 10 лет и старше не начнут учебу в этом году, т.к. их привлекут к работам в колхозе.
Поэтому предколхоза ходил сам по домам и договаривался с родителями, к каким делам привлекать их детей. К нам он зашел с насаженной на черенок «шестиручным» полотном косы и сказал матери и мне, чтобы я послезавтра выходил утром в бригаду деда Ивана косить траву около полевых подсохших болот. Полотно было из очень качественной стали с клеймом на нем в виде трех лебедей известной австрийской фирмы. Его он привез еще в 1924 году из Германии, возвращаясь из плена. Австрийская коса оказалась хорошо отбиваемо с образованием тонкого острия, сталь которого сильно упрочнялась наклепом и потому долго не тупилась, поэтому я мало уставал за целый день, хотя косьба считается, в общем-то, тяжелым трудом.

Но заниматься пришлось не только косьбой и заготовкой сена, а и многими другими делами. Например, осенью и весной удобрять поля растворами неорганических удобрений, заправляя ими поливочную установку, прикрепленную к трактору или перевозимую лошадьми, вывозить на санях навоз на поля, осенью и в начале зимы свозить с лугов сено к скотным дворам колхоза и т.д.

В 1942 году родителей известили, что школы в этом году все-таки откроются, но на два месяца позже. Поэтому начальную школу я окончил в 1943 году, поступив в неполную среднюю школу в 7 км. от нас.
За годы войны меня несколько раз назначали помощником тракториста. В мои обязанности входило сидеть на сцепке между трактором и плугом и, когда трактор в конце поля выезжал на луговину для разворота, я должен был резко за рычаги поднять все лемеха (обычно их пять) плуга для сохранности луговины (на них косили траву на сено), а как только трактор вновь оказывался на пахотном поле, должен был четко на его крае опять рычагами опустить лемеха. Примерно через год кто-то придумал управление рычагами ввести в кабину тракториста, и такими приспособлениями были оборудованы все тракторы. Но без помощников опять оказалось нельзя. Из-за дефицита бензина и керосина пришлось перевести двигатели тракторов на газогенераторное топливо. Для этого каждый трактор оснастили сзади кабины вертикально закрепленным металлическим баком, закрываемым сверху герметичной крышкой. В бак следовало периодически заспать короткие деревянные чурки, при тлении которых при высокой температуре без доступа воздуха образовывался горючий газ. Вот помощник и засыпал эти чурки, стоя около бака на площадке. Действия помощника были утомительными и потому, по-видимому, задремав, я однажды упал с площадки вниз и лишь чудом не попал под плуг. Очнулся, лежу на земле, надо мной синее небо, вдали тарахтит трактор, болят ушибленные левое плечо и рука. В другой раз меня все-таки затянуло под лемеха плуга, я уцепился за какие-то его детали, тракторист пашет и не оглядывается назад, причем я скольжу спиной по земле и оставшейся стерне, рубашка сзади вся порвалась, кожа во многих местах содрана. Через 3 кругозахода пахоты я уже еле удерживал себя и представил, как сильно искорежит меня лемехами.

Периодически я кричал, но мотор заглушал мой голос. И вдруг я услышал истошный женский крик, и трактор остановился. Водитель спрыгнул из кабины, с трудом вытащил меня из-под плуга, увидел кровоточащую в смеси с землей спину. А спасительницей моей стала случайно проходившая тут женщина. Водитель отцепил плуг, втащил меня в кабину и погнал трактор на максимальной скорости в деревню. Мать в обед пришла домой и, увидев окровавленного меня на руках тракториста, но живого и говорящего, не упала в обморок, а, оценив степень опасности, быстро сняла с меня остатки изодранной рубашки и попросила тракториста быстрее ехать за фельдшером в медпункт в соседнюю деревню. Затем холодной водой промыла спину от крови и грязи, протерла сухими тряпками и смазала всю спину керосином. Вскоре появилась фельдшер, похвалила мать за сделанное обеззараживание ран, сделала какие-то уколы, еще раз протерла ватой и марлей спину, смазала раны неприятно пахнущими и жгучими мазями, наложила повязки и уложила меня на живот на кровать. В последующую неделю фельдшер ежедневно навещала меня, опасаясь заражения, делала перевязки. Через 8 дней с меня сняли бинты, я встал, начал помогать матери по дом, хотя корки с ран сходили еще в течение месяца. Уже через 15 дней мне предоставили более легкое дело, обязав пасти колхозных телят вместе с основным пастухом.

Во время войны осенью каждого года школьники привлекались для работ на току по заготовке зерновых культур (ржи, пшеницы, овса, гречихи), в связи с чем начало учебного года сдвигалось на два месяца позднее. В это время на току стоял шум и гам. Предколхоза, агроном и бригадиры выдавали указания людям и руководили трудовым процессом.

Непрерывно подъезжали повозки со снопами и стеблями растений, отъезжали повозки с мешками зерна для пересыпания их в ящики зернохранилища. Снопы и стебли подавались на полок механической молотилки, барабан которой вращался с помощью широкого замкнутого ремня, надетого на шкив зафиксированного на стоянке трактора с действующим мотором. Подача в барабан стебле с колосьями злаков считалась престижной, но опасной работой, высоко оценивалась и проводилась в мирное время назначенными председателем физически крепкими и обученными мужчинами. От их опыта и навыка подачи зависело качество и скорость обмолота колосьев, количество потерь зерна, а, соответственно, и средний урожай с каждого гектара. При этом в, одной стороны, для ускорения обмолота, (а он обычно длился не более 15 дней) надо было подавать как можно больше колосьев в барабан, а, с другой, – это ухудшало степень выбивания зерен из колосьев и могло застопорить вращение барабана, привести к сбросу со шкивов приводного ремня или заглушить трактор из-за излишка намотанных на барабан стеблей. Кроме того, из-за разного размера колосьев и состояния их влажности надо было оперативно изменять режимы обмолота. Из-за отсутствия мужчин двое ребят моего возраста и я прошли специальное обучение у агронома, и нас допустили посменно работать подающими.
Из бокового лотка молотилки зерно вместе с примесями стеблей и колосьев ссыпается в мешки и частично перемещается на участок с веялкой, а частично перевозится в крытый и охраняемый сарай. Из-за отсутствия второго трактора использовалась ручная веялка, представляющая собой громоздкую установку с габаритами, больше американской автомашина «Студебеккер». В веялку сверху засыпается зерно вместе с сухими примесями, все это пересыпается с одной трясущейся решетки на такую же другую, нижерасположенную, причем в пространствах между каждыми смежными решетками зерно продувается струей воздуха, создаваемой вентилятором, уносящей из зерна легкие примеси из колосьев и стеблей, мякины, травы, земли. Тряска решеток и вращение вентилятора осуществляется обычно четырьмя работниками при энергичном вращении ручек с обеих сторон веялки. Около веялки всегда стоит плотная пыль, и потому лица у всех работающих черные, как у шахтеров. Периодически веянье останавливается для очистки решеток или их замены в зависимости от обрабатываемой культуры.

Привлекались зимними вечерами школьники и к таким работам. В колхозе организовали в пустующем доме круглосуточную заготовку для фронта сухого картофеля. Его немного недоваривали, очищали от кожуры, разрезали на тонкие кружочки, которые сушили на металлических сетках с горящими под ними поленьями. Вот очистка, резка картофелин и поддержание огня и были обязанностями ребят.
Начали изготавливать для бойцов валяные из овечьей шерсти сапоги. На широкую ленту шерстобойной машин надо было раскладывать тонким слоем шерсть, выбирая из нее мусор. При ручном вращении барабанов шерсть захватывалась металлическими щетками на них, переводилась с одного барабана на последующий и с последнего расстилалась на полотне широкой толстой мягкой лентой. Школьники раскладывали шерсть на входе в машину, крутили за ручки барабаны, снимали на выходе слой шерсти и относили его на участок валяния сапог.
Интересно, что для учета работы ребятни в колхозе председатель пошел на умышленное нарушение закона. Согласно ему заработанные детьми трудодни должны были заноситься трудовую книжку родителя, пока ребенок не достигнет 16 лет. Но предколхоза приказал завести отдельно на каждого школьника самостоятельные книжки, в которые бригадиры и заносили отработанное, что ежемесячно утверждалось председателем. Он решил, что пусть его накажут за это, но, если понадобится дать суммарный итог вклада работника в дело за год или за все годы, то вычленить его из книжки родителя будет невозможно, а при отдельной книжке всё однозначно учтется. И, как оказалось впоследствии, предколхоза предусмотрел это на 100%!
Пришлось мне немного и «повоевать». По планам немцев они должны были захватить Москву к декабрю 1941 года, но воска Западного фронта этому отчаянно сопротивлялись. Тогда враги решили начать штурм Москвы с юга, для чего заняли плацдарм в Рязанской области, а именно – Михайловский район. Центр района – Михайлов – находится от нашей деревни на расстоянии 90 км. Над нами начали днем летать на небольшой высоте самолеты с крестами на крыльях. Но нас они ни разу не бомбили и не обстреливали, хотя на окраине селения обустроилась наша воинская часть, оборудовав блиндажи, траншеи и окопы, а также утепленные землянки для жилья и ночевки. Установили антенные мачты и бензиновые движки с электрогенераторами. Мы, ребятня, многократно ходили к военным посмотреть на их вооружение, и они нас не прогоняли, только просили ничего не брать в руки. Все это хорошо немцам было видно с самолетов. Но существовал как бы негласная договоренность о первой провокации с чье-то стороны. Хотя возможность сбить самолет из крупнокалиберного пулемета явно была. Однако бои где-то вблизи шли, о чем свидетельствовали в разные дни аварийные посадки трех наших бомбардировщиков с ранеными членами экипажей. Откуда-то приезжали на автомашинах санитарные службы и забирали раненых летчиков, а военные ремонтные службы снимали вооружение, разбирали самолеты на части, которые тоже увозили.
А весной 1942 года посыльный из сельского совета как-то вручил мне официально повестку быть завтра в 9.00 в здании совета. Прибыв в назначенное время, я увидел там трех офицеров и нашего председателя колхоза. Один из военных начал говорить, обращаясь, главным образом, ко мне. Он сказал, что фашисты высадили в наши обширные леса много диверсантов для помощи в продвижении немецким войскам вглубь Рязанской области. Эти разведчики совершили ряд провокаций и убили нескольких советских руководителе. Для борьбы с диверсантами сюда прислали военную часть в составе 180 человек.

– Но у нас, – сказал он, – нет детальных карт лесов нашей местности, расположения на ней болот, озер, ручьев и проток, а также наличия проходов, просек и тропинок между ними. Нам нужен знающий это все проводник наших войск. Мы обратились за этим к руководству сельского совета, а оно попросило председателя вашего колхоза выделить нам такого человека, чтобы документально оформить его призванным в армию в качестве проводника. Председатель сказал, что в настоящее время единственным знающим леса человеком являетесь вы, так как, все лесники мобилизованы на фронт.

Я объяснил, что леса и проходы в них знаю не очень хорошо и то только в округе нескольких десятков километров. Сказал, что у меня в соседней деревне были родственники – три брата, которые старше меня на 7 лет и более. Они страстные охотники, рыбаки и грибники; сейчас все они призваны в армию. В последние три года они иногда брали меня с собой в походы за добычей на несколько дней с ночевками. Летом кто-то из них сажал меня на свой велосипед, а зимой отправлялись на лыжах. Поэтому, если я и знаю что-то о местных лесах, то очень мало. Офицеры посовещались и сказали: так как, кроме меня никого другого нет, то, хоть я и школьник, они оформляют меня на службу. Завтра к 12.00 к сельсовету приедут на машинах прикомандированные войска с оружием, кухнями и всем другим необходимым имуществом. Я тоже к этому времени обязан быть тут; мы пообедаем, обговорим план действий и тремя группами по 60 человек отправимся по маршрутам в леса на поиски фашистов. Между собой группы будут держать связь по рациям.

Вернувшись домой, я рассказал все матери. Она начала охать и плакать, а затем побежала искать председателя, чтобы у него все это подтвердить и уточнить. Пришла обратно более спокойной. Он объяснил ей, что действительно я там очень нужен, кого-либо другого направлять нельзя, меня воины будут всячески оберегать, а вернусь я примерно через два месяца.
Собрав с помощью матери самое необходимое из одежды и сложив это в заплечный мешок, я явился на другой день к сельсовету. Вскоре прибыли на грузовика солдаты из райцентра, куда они были доставлены по железной дороге. Пообедав и немного отдохнув, командиры решили проехать около 15 км до окраины густого и труднопроходимого леса, откуда тремя колоннами направиться на поиски диверсантов.

На третий день одна из групп сообщила по радио, что она обнаружила и преследует немцев, с которыми уже трижды вступала в перестрелку. К концу этого дня группа вышла на связь и сказала, что солдаты ранили и захватили в плен двух немцев, а один из них сдался сам. Один наш солдат легко ранен. Враги знают русский язык, все имеют очень подробные карты этой местности. Они также рассказали, что на западном направлении фашисты потерпели крупное поражение и далеко отступили и были вынуждены оставить земли Рязанской области. А поэтому диверсантам по радио приказано пробиваться назад через фронт и продолжать борьбу с советскими войсками уже в составе своих войск. И многие разведчики, якобы, уже покинули здешнюю территорию. Командиры всех трех групп, собравшись, все же решили прочесать здешнюю местность и окончательно очистить ее от диверсантов. Меня проводником привлекать больше нес стали, так как доставшиеся от немцев карты давали очень подробную и точную информацию о территории. Всего же эта операция длилась более двух месяцев, были обезврежены еще четыре диверсанта, но, к сожалению, ранения получили и три наших бойца.

Отец был демобилизован в июле 1945 года в звании старшего сержанта, был два раза ранен и контужен, награжден рядом боевых орденов и медалей.

Выше представлена только часть наших трудностей и невзгод в тылу, тяжелый труд школьников на колхозных и других работах; не описана, например, борьба за выращивание и уборку урожая, частое голодание, поиски и добыча хоть какого-то пропитания, поддержка многих бежавших от немцев соотечественников, оказания помощи эвакуированным.

Когда в конце 1990-х годов государственными структурами решено было, наконец-то, определиться с еще живущими ветеранами и участниками прошлой войны, по запросу Саровского военного комиссариата из Рязанского облвоенкомата прислали официальную справку, что я был призван в Красную Армию и более двух месяцев служил в ней проводником наших войск в борьбе с немецкими диверсантами и разведчиками на территории Рязанской области. Также сообщили, что я за годы войны отработал в колхозе 390 дней. Однако несколько месяцев определялся вопрос о моем статусе: кто я – участник или ветеран войны? В конце концов, мне выдали удостоверение, что я являюсь ветераном ВОВ и имею поэтому ряд льгот (в государственных учреждениях обсуживаюсь вне очереди, ко Дню Победы в ВОВ получаю небольшую денежную премию, к юбилейным Дням Победы награждаюсь соответствующей медалью и т.д.).

Все изложенное выше я очень кратко представил в концентрированном виде в рифмованной форме, когда к 70-летию Победы в ВОВ был объявлен газетой «1000 советов» (тир. 1300000 экз.) конкурс на стихотворение к этой дате. Требовалось не более чем в шести четырехстрочных строфах отразить героическую борьбу наше Армии с фашистами, тяжелый труд народа в тылу и радость победы над врагом.

Мы все для фронта делали в тылу,
Чтоб славный воин наш прогнал фашистов.
И навсегда путь «заказал» в Союз,
А на Земле от них чтоб стало чисто.

И я – пацан – Победы путь ковал,
Работал от восхода до заката:
Сажал и сеял, урожай сбирал,
В поту трудились все наши школята.

А мой отец к Берлину путь торил,
Затем Рейхстаг в атаках смертных брал.
Молился я, как мать меня учила,
Чтобы свинец в отца не попадал.

И час Победы встретил я в лугах
Вдали от дома, сено запасая,
Чтоб скот колхозный сытым был всегда,
Зажили б люди, голод забывая.

Пришел отец в июле в сорок пятом,
Грудь в орденах, виски – седая прядь.
Бежал я ровно тридцать километров,
Чтоб его на станции встречать.

И стали мы, обнявшись, два мужчины,
Ни он, ни я не в силах слов сказать.
Будь проклят всяк, кто войны разжигает,
Людей калечить, мучить, убивать!

В конце апреля 2015 года в указанной газете было опубликовано, что я стал призером конкурса и получу денежную премию.